Правозащитники, в отличие от оппозиционных и вообще от любых политиков, должны работать с любой властью. Чем хуже власть, тем нужнее и важнее работа правозащитников. Поэтому… Андрей Дмитриевич Сахаров в советское время, когда практически невозможно было работать правозащитникам, когда вообще не признавали нашего существования, он писал письма к советской власти. Он писал: «Уважаемый Леонид Ильич!..» И предлагал: провести амнистию, освободить политзаключенных и т. д. И когда эти — даже не удачи — ну, когда что-то удавалось сделать… в общем, это было чрезвычайно редко. А сейчас, несмотря на все трудности, мы все-таки реально защищаем права человека, и надо сказать, что я не раз сама обращалась лично к Путину с просьбами. Прежде всего, относительно людей, находящихся в заключении по несправедливости. И были случаи, когда это реально помогало людям выходить на свободу.
Я убеждена: правозащитники должны сотрудничать и с нынешним президентом, и с любым человеком, от которого зависят судьбы людей.
— Мне, конечно, очень повезло с тем, что у меня было с кем разговаривать, вокруг меня были довольно бесстрашные и беспримерно честные люди. В 1952-м году я вступила в партию, думая, что как-то изнутри можно поменять что-то, что «не так», что мешает нашей стране быть как в песне «самой лучшей и самой счастливой». Уже после смерти Сталина на многое мне открылись глаза и многие сомнения уже лучше в моей голове были как-то сформулированы. Я не могу назвать вам точную дату полной перемены своих взглядов, но могу сказать, что я себе — тут очень важно, что себе, потому что на публику ты можешь как угодно меняться, а себе не соврешь — так вот, я себе не врала никогда. Да и не молчала я никогда. Выходит, что я была сперва очень честная советская.
А потом стала очень честная антисоветская, правозащитная. И это не стыдно про такое рассказывать. Люди, которые думают, часто меняются. Никто не рождается с идеальной гражданской позицией или единственным правильным взглядом на жизнь. Но еще раз скажу: мне повезло, были рядом люди, глядя на которых, рядом с которыми можно было становиться лучше.
— Мы не имеем права требовать смелости (или активности) от других. Займись собой. У каждого свой порог представлений, чем можно пожертвовать. И жизнь, и обстоятельства у всех разные. Поэтому ни от кого ничего не требуйте, кроме только от самого себя.
— Мне казалось (потому что мне так хотелось!), что 10–15 лет — и мы будем свободной страной. Нет. Герцен прав. Надо два непоротых поколения. Мы — европейская страна. По географии, по религии, по культуре, по уровню образования. Но нам еще полпути пройти надо. Я теперь года не назову, но надо, чтобы нынешнее молодое поколение вырастило взрослых детей. Мне многие говорят: это очень мрачное предсказание, мы хотим дожить, это же будет после нашей смерти. На что я всегда отвечаю одно и то же: неважно, до чего ты дожил, важно, как ты прожил. Я с не меньшим воодушевлением добиваюсь изменений в эту сторону в нашей стране, потому что такой приятный результат наступит после моей смерти. Мне небезразлично, как будет жить моя страна, когда меня не станет. Я не ограничиваю свой кругозор своей жизнью".